…Как много переживаний может вместиться в один небольшой абзац! Война, атаки, ранение, госпиталь. Можно обо всем рассказать и подробно, однако для этого нужно растопить печь в этом крестьянском доме и переночевать у дядюшки Георгия…

 

*  *  *

— Если хочешь знать, мы, жители села Афумаць, более «битые», чем шишканцы! — сразил меня блатным словом дед Георгий.

 

— Но ведь села Афумаць на карте нет! — возразил я.

 

— А знаешь, почему нет? Ведь сперва появилось наше село. Здесь всегда жили и сегодня живут люди с хозяйственной хваткой. А потом людишки поленивее основали рядом Шишканы. А у ленивых, разумеется, есть время думать. Они и прикинули, что пусть лучше там будет примэрия, а не у нас. Потом села слились, название Афумаць, что значит «копченые», кому-то не понравилось, и стали мы все шишканцами. Но все равно я считаю себя в первую очередь жителем Афумаць, а потом Шишкан. И, кстати, сперва молдаванином, а уж затем, если сильно надо кому-то из ученых, то и румыном.

 

*  *  *

Годы берут свое. Георгию Кэпэстру 93 года, и в этом возрасте он не может сильно похвастаться ни силой, ни удалью. Но хозяйство все еще ведет сам, ни к кому из своего десятка детей на постоянное житье не собирается уходить.

 

«Моего отца Василия Кэпэстру в начале прошлого века знала вся округа, — рассказывает он. — Он мог нести на своем горбу груз в 15 пудов. Даже не пытайся сосчитать это в килограммах, это больше, чем поднимают сегодня штангисты. У меня силенок меньше. Но я еще могу травку косить, и вот этого двухсоткилограммового кабана, которому не повезло и не избежать превращения в колбаски на Рождество, сам вырастил. В прошлые годы были у меня и бычки, но бегать за ними по полям уже сил не хватает».

 

Одним из достоинств своего дома дед Георгий считает то, что именно у его ворот делает остановку рейсовый автобус из Ниспорен перед тем, как доехать до соседнего села Одая.

 

«Если бы в нашем автобусе объявляли остановки, как в кишиневских троллейбусах, то каждый раз, наверное, рявкал бы водитель: «Остановка „Мош Кэпэстру — последний ветеран войны нашей коммуны”!» И вспоминали бы обо мне люди каждый день, а не только на 9 Мая. День Победы 1945 года был тоже конечной остановкой для самой страшной войны. Для меня она началась еще в 1942 году. В ту пору я служил в румынской армии. А уже в 1944 году по приказу Сталина нас отпустили домой, а отсюда уже мобилизовали на войну в рядах Советской армии. Я попал в Бобруйск, где нас учили русскому языку и военному делу. А так как я был уже достаточно «пристрелян», да еще с соколиными глазами, меня определили в снайперы. Снайперские роты были тогда грозой гитлеровцев. Нас бросали с одного участка фронта на другой. Но ели мы те же харчи, что и все солдаты. Я вдоволь искупался во время атак сначала в реке Висла в Польше, а затем и в немецком Одере. Пока не приблизились к Берлину. Об этом нам с вечера сказали командиры, и нам не терпелось увидеть тот город. Спозаранку я осторожно выглянул из траншеи, стал смотреть через оптический прицел винтовки. Товарищи тянули меня за подол шинели: «Ну, что там? Рейхстага не видать? — «Какой Рейстаг? Он что, на окраине города построен? Может, хочешь засечь отсюда и адольфовы усики? Видны лишь контуры высоких домов. И какие-то темные фигуры». — «А немецких фрау не видать? Говорят, у них осиные талии!» Вместо ответа я скатился в траншею. Началась артподготовка. В первой же атаке меня ранило в ногу. На этом для меня война закончилась. Полгода я любовался красотой польского города Познань и его жительниц-пани, тоже красивых и осанистых. Некоторые из них ухаживали за нами, пациентами военного госпиталя. Правда, ни в одну из них мне влюбиться было не велено. Потому как дома ждала меня жена Пелагея, которая отправила мне на фронт лучший подарок — весточку о том, что у нас родился сын. Пришлось станцевать в траншее от радости, а первенца назвали Алексеем. Он сейчас живет в Кишиневе. В прошлом году ему, как и нашей Победе над фашизмом, исполнилось семьдесят».

 

Как много переживаний может вместиться в один небольшой абзац! Война, атаки, ранение, госпиталь. Можно обо всем рассказать и подробно, однако для этого нужно растопить печь в этом крестьянском доме и переночевать у дядюшки Георгия. Дом небольшой, и даже не верится, что здесь вырос десяток детей, в этих крохотных комнатах игрались свадьбы и крестины, наряжались новогодние елки и звучали колядки. От дочери Марии, которая живет по соседству, я узнал, что ее папе очень нравится, когда его спрашивают про любимую лошадку. Я и спросил.

 

«Она мне и по ночам снится, — обрадовался мош Георге. — Это была кобыла. Крупная и сильная. Телегу с тонной зерна таскала играючи. Другие лошади и полтонны с места не сдвинут. Конечно, я ее и кормил, как олимпийского коня. А звали ее Пуйка. То есть «голубушка». Телегу я имел славную, бычка продал, чтоб расплатиться с мастером. А когда Пуйка постарела, я продал телегу и купил двухколесную тачанку. Ездил на ней, как в довоенные времена председатели колхозов. А затем Пуйку продал в другое село. Не хотел видеть ее кончину. Жаль, никак в голову не приходило сфотографироваться рядом с ней. Она мне всегда казалась умнее многих моих знакомых людей. Однажды она даже отвезла меня к сыну в Дурлешты».

 

*  *  *

Мош Георге любит рассказывать о том, как он строил дома каждому из своих детей. Про первенца Алексея разговор особый. Ему повезло, дали участок для дома рядом с Полтавским шоссе, на огромной лесной поляне. И воздух чистый, и город Кишинев рядом. Сын бегал за стройматериалами, а отец на телеге возил то, что могла таскать Пуйка. Не сидел он сложа руки, когда возводились дома и остальных детей. Только сегодня ни в одном из них он не найдет полной семьи. Кто-то обязательно подался или в город, или за границу.

 

«Раньше я ходил к детям смотреть телевизор, — говорит дед. — А теперь есть свой аппарат, но хожу к сыновьям и дочерям смотреть в экраны компьютеров. Разговариваю с внуками из Италии или Португалии. Разбрелись по всему свету. Одно меня радует: у меня есть в доме телефон, и внуки могут звонить в любой час ночи, как раз когда у меня бессонница. Иногда мне говорят: а ты выпей пару стаканов, лучше спать будешь. У меня никогда не кончается в погребе ни доброе вино, ни домашняя водка. Каждый день стаканчик выпиваю. Но пьяным меня никто в жизни не видел. Пью для здоровья, а не для того, чтоб напиться. Вино для меня — как лекарство. Потому очень редко болею. Старички лет на десять-двадцать моложе жалуются на бедность, хотя живут в селе и имеют много земли. А ко мне дети и внуки заходят или приезжают и обязательно берут чего-нибудь съестное. Я ведь почему кабана на праздники не забил? Потому что еще не кончились запасы тушенки с прошлого года. В общем, наш чернозем может нас накормить, если мы будем вставать пораньше и не дадим вырасти бурьянам!»

 

В доме ветерана войны Георге Кэпэстру такой же порядок, каким был и лет двадцать назад, когда ушла в мир иной тетушка Пелагея. Мош Георге свято хранит ее портрет, старые фотографии. И хорошие воспоминания о совместной жизни.

 

«Она ведь меня с войны ждала, когда кругом женщины получали похоронки и становились вдовами. Терпела и лечила, когда я жаловался на боль в раненной на фронте ноге. И красивых детей рожала, внуков нянчила. Как я могу ее не поминать и не кланяться у ее могилы? Ведь прожили вместе более полувека! Одного желаю: чтобы такие же крепкие семьи были у всех моих детей, внуков, правнуков».

 

Ион Мардарь, Ниспоренский район

газета "Коммунист"